Бородино губернского масштаба
Бой при Гросс–Экау стал самым упорным и кровопролитным сражением Отечественной войны в наших краях
http://www.ves.lv/article/222369
Дорога ложка к обеду, а книга — к дате. Новая работа рижского историка Олега Пухляка подоспела как раз кстати — к 200–летней годовщине боя при Гросс–Экау. Так она и называется "Сражение при Гросс–Экау (Иецава) 7 (19) июля 1812 года". Накануне выхода книги — а на полках книжных магазинов она появится в субботу — "Вести Сегодня" поговорила с автором. Сразу выяснилось, что это сражение — одно из самых необычных в войне 1812 года.
— Дело в том, что против нас воевала 27–я дивизия прусской армии, входившая в корпус Макдональда, — объясняет Олег. — Прекрасно обученная кадровая часть. А вот войска Рижского гарнизона, выступившие ей навстречу, состояли сплошь из запасных батальонов. Поясню: по штату в полках русской армии было три батальона, но в действующей армии полки были двухбатальонными, а третий занимался обучением рекрутов и территориально мог находиться за сто верст от своего полка. Понятно, что в действующей армии полковые командиры предпочитали иметь отборных людей, а запасным батальонам доставалось что поплоше да пожиже.
Про кавалерийские же запасные эскадроны рижский генерал–губернатор Эссен писал императору: "Конница, под командою моей состоящая, худо служит, причины тому, что запасные эскадроны… это брак полков".
И вот сборная солянка из таких запасных частей должна была при Гросс–Экау выдержать натиск вымуштрованных пруссаков. В этом принципиальное отличие этого боя от сражений армий Барклая и Багратиона, у которых были действительно отборные части. А у командовавшего под Гросс–Экау генерала Левиза отборные совсем в другом смысле.
— Зачем же Эссен шел на риск, посылая Левиза с такими "сырыми" частями в чисто поле, вместо того чтобы укрыться в Рижской крепости?
— Еще дореволюционный историк Жамов писал: "В смысле стратегическом большая заслуга Эссена — его решение вынести оборону крепости вперед навстречу противнику; в то время гарнизоны крепостей сильно тяготели к крепостным валам, и вывести их в поле решались только наиболее смелые коменданты; обычно же гарнизон выжидал штурма за мертвыми “непреодолимыми" преградами, которые всегда преодолевал решительный противник. Но заслуга в этом отношении принадлежит, главным образом, императору Александру I, который все время побуждал гарнизон Риги к активным действиям".
Вот и ответ: император прямо приказал Эссену "действовать активно". Не всегда это кончалось добром. Перед Аустерлицем император тоже понукал Кутузова к наступлению. А на возражения полководца, что еще не все войска готовы, отвечал: "Мы ведь не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не подойдут все полки". Чем закончилось сражение под Аустерлицем, известно… Но выбора у Эссена не было. К тому же Рижская крепость не могла выдержать длительной осады, не хватало буквально всего — запасов, обученных артиллеристов. Надо было пытаться удержать противника подальше от Риги.
— Гросс–Экау действительно было "чистым полем"? В работах историков упоминается замок Палена, обороняемый русскими…
— Несмотря на приставку "гросс", это селение представляло из себя несколько деревянных домишек, церковь и корчму. Это сейчас тут целый 7–тысячный город. А что касается замка Палена, то это Жамов нарек его так в соответствии с ливонской традицией. На самом деле "замок" был небольшим двухэтажным домом, типичной помещичьей резиденцией. Он стоял напротив моста через Иецаву, и со второго этажа неплохо простреливался берег и мост. Но не более того. Никаких толстых стен, узких бойниц, никаких рвов и прочих атрибутов замка.
Но надо сказать, что Пален все же, сам того не подозревая, очень помог русской армии, создав неплохое укрепление. Только не в замке, а у лютеранской церкви, которую он в 1804 году обнес небольшой — по грудь — каменной стеной. Тут целая легенда. Когда–то, будучи молодым офицером, Пален со своей ротой расположился биваком у этой церкви и приказал солдатам разобрать на костер деревянный забор. А в 1795 году Пален получил в подарок от Екатерины II имение Гросс–Экау. Вспомнил он о разобранном заборе и решил загладить грех. На свои средства возвел каменную ограду вокруг церкви, "чтобы избавить молодых офицеров, проходящих с командами через Гросс–Экау, от соблазна брать для топлива церковный забор". Этот–то забор и помог в 1812 году нашим стрелкам, которые, укрывшись за ним, безнаказанно простреливали территорию на 200–300 шагов.
— И все же, судя по составу противостоящих отрядов, можно было бы предположить, что пруссаки быстро сомнут русских. А как было на самом деле?
— На самом деле сражение было сверхожесточенным, и это, заметь, при двойном численном превосходстве прусской дивизии! Не буду рассказывать все подробности боя. Но один драматический эпизод не могу не упомянуть. Когда основная часть отряда Левиза уже отступала, русские роты, засевшие в поместье графа Палена, оказались в окружении. Сдаваться? Как бы не так! Они мало того что прорвались, так еще по дороге захватили несколько прусских орудий. Как говорилось в донесении после боя, командир запасного батальона 4–го егерского полка майор Лаппа, "будучи окружен неприятелем со всех сторон, пробился со своим батальоном насквозь, взял в плен несколько артиллеристов, и по его распоряжению были заклепаны два неприятельских орудия".
Или вот командир запасного батальона 34–го егерского полка майор Жиркевич "находился с батальоном в прикрытии артиллерии, и когда неприятельская кавалерия сильно атаковала Ревельский батальон, то он, бросившись со своим батальоном на выручку, остановил атаку кавалерии и, отрезав оную, освободил тот батальон от сильного удара". Русские пехотинцы показали себя молодцами.
В донесениях обычно слегка приукрашивают, но в данном случае Эссен раздал всем сестрам по серьгам: "Наши войска доказали, что превосходное число неприятеля не стращает российских войск, и ежели благоразумие предписывает отступить, то сие не иначе делается как с порядком, и преследования неприятеля запечатываются кровавыми его слезами. При сем кавалерии даю знать на замечание, особливо драгунам и уланам, что снятые их пикеты, потерянные патрули показывают постыдную для российских войск оплошность". Провал кавалерии в принципе понятен: обучить кавалериста сложнее, чем пехотинца — и на это банально не хватило времени.
Но и противник был напорист. Пруссаки не просто "отрабатывали номер". Об этом говорит хотя бы тот факт, что в бою нами было потеряно знамя батальона Ревельского пехотного полка. Того самого, который едва спас от разгрома майор Жиркевич. Знамя во время атаки захватили два драгуна 1–го Западно–Прусского полка. И только в 1838 году этот утерянный батальонный стяг был обменян на прусское знамя 24–го мушкетерского полка, взятое русскими войсками еще в 1757 году — во время Семилетней войны.
— Как это сражение повлияло на общую ситуацию под Ригой?
— Русские отступили, потери были большими, что и неудивительно при том раскладе, который был накануне боя. И в Риге на какое–то время несколько приуныли. Сожжение рижских пригородов — это прямое следствие сражения при Гросс–Экау, где не удалось остановить неприятеля. Но ведь его и при Бородино не удалось остановить — при куда лучшем соотношении сил! И самое интересное, что пруссаки тоже были не в восторге от результатов боя. Русские показали зубы при Гросс–Экау, и вместо тесной блокады Риги прусская дивизия предпочла расположиться на значительном удалении от нее. Так город избежал осады.
— Какие–то памятники, посвященные сражению, сохранились?
— В память о бое в стене церкви у колокольни и алтаря были замурованы ядра, на которых написано: "7 июля 1812 г.". Еще одно ядро было замуровано в стене корчмы. Но корчма не сохранилась, а церковь сильно пострадала в ходе двух мировых войн. Так что от ядер не осталось и следа.
50 убитых в сражении были погребены у пастората. В 1862 году жена пастора Кюна посадила на этой могиле дуб. Вот этот дуб растет и в наши дни — напротив дома № 26 по улице Эдварта Вирзас. По преданию, переходящему из одного путеводителя в другой, в этом месте был ранен брат знаменитого полководца Барклая–де–Толли — Иван Богданович, полковник Инженерного корпуса. А в церковных книгах упоминается о смерти русского подполковника Багратиона, убитого под Гросс–Экау. Каково совпадение: пока генералы Барклай и Багратион решали вопросы "большой стратегии" под Смоленском, то ссорясь, то снова мирясь, их родственники в полковничьих эполетах проливали кровь плечом к плечу в одном бою.
Остальные могилы погибших воинов постепенно сравнялись с землей. В наши дни ни одно из захоронений уже не обозначено никакими специальным знаками.
Но остается простая человеческая память. И я надеюсь, что эта небольшая книга поможет нам сохранить в нашей памяти перипетии тех событий и имена героев, которые сражались на этой земле 200 лет назад.
— Спасибо за беседу.
Бородино губернского масштаба
Бой при Гросс–Экау стал самым упорным и кровопролитным сражением Отечественной войны в наших краях
http://www.ves.lv/article/222369
[quote]Дорога ложка к обеду, а книга — к дате. Новая работа рижского историка Олега Пухляка подоспела как раз кстати — к 200–летней годовщине боя при Гросс–Экау. Так она и называется "Сражение при Гросс–Экау (Иецава) 7 (19) июля 1812 года". Накануне выхода книги — а на полках книжных магазинов она появится в субботу — "Вести Сегодня" поговорила с автором. Сразу выяснилось, что это сражение — одно из самых необычных в войне 1812 года.
— Дело в том, что против нас воевала 27–я дивизия прусской армии, входившая в корпус Макдональда, — объясняет Олег. — Прекрасно обученная кадровая часть. А вот войска Рижского гарнизона, выступившие ей навстречу, состояли сплошь из запасных батальонов. Поясню: по штату в полках русской армии было три батальона, но в действующей армии полки были двухбатальонными, а третий занимался обучением рекрутов и территориально мог находиться за сто верст от своего полка. Понятно, что в действующей армии полковые командиры предпочитали иметь отборных людей, а запасным батальонам доставалось что поплоше да пожиже.
Про кавалерийские же запасные эскадроны рижский генерал–губернатор Эссен писал императору: "Конница, под командою моей состоящая, худо служит, причины тому, что запасные эскадроны… это брак полков".
И вот сборная солянка из таких запасных частей должна была при Гросс–Экау выдержать натиск вымуштрованных пруссаков. В этом принципиальное отличие этого боя от сражений армий Барклая и Багратиона, у которых были действительно отборные части. А у командовавшего под Гросс–Экау генерала Левиза отборные совсем в другом смысле.
— Зачем же Эссен шел на риск, посылая Левиза с такими "сырыми" частями в чисто поле, вместо того чтобы укрыться в Рижской крепости?
— Еще дореволюционный историк Жамов писал: "В смысле стратегическом большая заслуга Эссена — его решение вынести оборону крепости вперед навстречу противнику; в то время гарнизоны крепостей сильно тяготели к крепостным валам, и вывести их в поле решались только наиболее смелые коменданты; обычно же гарнизон выжидал штурма за мертвыми “непреодолимыми" преградами, которые всегда преодолевал решительный противник. Но заслуга в этом отношении принадлежит, главным образом, императору Александру I, который все время побуждал гарнизон Риги к активным действиям".
Вот и ответ: император прямо приказал Эссену "действовать активно". Не всегда это кончалось добром. Перед Аустерлицем император тоже понукал Кутузова к наступлению. А на возражения полководца, что еще не все войска готовы, отвечал: "Мы ведь не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не подойдут все полки". Чем закончилось сражение под Аустерлицем, известно… Но выбора у Эссена не было. К тому же Рижская крепость не могла выдержать длительной осады, не хватало буквально всего — запасов, обученных артиллеристов. Надо было пытаться удержать противника подальше от Риги.
— Гросс–Экау действительно было "чистым полем"? В работах историков упоминается замок Палена, обороняемый русскими…
— Несмотря на приставку "гросс", это селение представляло из себя несколько деревянных домишек, церковь и корчму. Это сейчас тут целый 7–тысячный город. А что касается замка Палена, то это Жамов нарек его так в соответствии с ливонской традицией. На самом деле "замок" был небольшим двухэтажным домом, типичной помещичьей резиденцией. Он стоял напротив моста через Иецаву, и со второго этажа неплохо простреливался берег и мост. Но не более того. Никаких толстых стен, узких бойниц, никаких рвов и прочих атрибутов замка.
Но надо сказать, что Пален все же, сам того не подозревая, очень помог русской армии, создав неплохое укрепление. Только не в замке, а у лютеранской церкви, которую он в 1804 году обнес небольшой — по грудь — каменной стеной. Тут целая легенда. Когда–то, будучи молодым офицером, Пален со своей ротой расположился биваком у этой церкви и приказал солдатам разобрать на костер деревянный забор. А в 1795 году Пален получил в подарок от Екатерины II имение Гросс–Экау. Вспомнил он о разобранном заборе и решил загладить грех. На свои средства возвел каменную ограду вокруг церкви, "чтобы избавить молодых офицеров, проходящих с командами через Гросс–Экау, от соблазна брать для топлива церковный забор". Этот–то забор и помог в 1812 году нашим стрелкам, которые, укрывшись за ним, безнаказанно простреливали территорию на 200–300 шагов.
— И все же, судя по составу противостоящих отрядов, можно было бы предположить, что пруссаки быстро сомнут русских. А как было на самом деле?
— На самом деле сражение было сверхожесточенным, и это, заметь, при двойном численном превосходстве прусской дивизии! Не буду рассказывать все подробности боя. Но один драматический эпизод не могу не упомянуть. Когда основная часть отряда Левиза уже отступала, русские роты, засевшие в поместье графа Палена, оказались в окружении. Сдаваться? Как бы не так! Они мало того что прорвались, так еще по дороге захватили несколько прусских орудий. Как говорилось в донесении после боя, командир запасного батальона 4–го егерского полка майор Лаппа, "будучи окружен неприятелем со всех сторон, пробился со своим батальоном насквозь, взял в плен несколько артиллеристов, и по его распоряжению были заклепаны два неприятельских орудия".
Или вот командир запасного батальона 34–го егерского полка майор Жиркевич "находился с батальоном в прикрытии артиллерии, и когда неприятельская кавалерия сильно атаковала Ревельский батальон, то он, бросившись со своим батальоном на выручку, остановил атаку кавалерии и, отрезав оную, освободил тот батальон от сильного удара". Русские пехотинцы показали себя молодцами.
В донесениях обычно слегка приукрашивают, но в данном случае Эссен раздал всем сестрам по серьгам: "Наши войска доказали, что превосходное число неприятеля не стращает российских войск, и ежели благоразумие предписывает отступить, то сие не иначе делается как с порядком, и преследования неприятеля запечатываются кровавыми его слезами. При сем кавалерии даю знать на замечание, особливо драгунам и уланам, что снятые их пикеты, потерянные патрули показывают постыдную для российских войск оплошность". Провал кавалерии в принципе понятен: обучить кавалериста сложнее, чем пехотинца — и на это банально не хватило времени.
Но и противник был напорист. Пруссаки не просто "отрабатывали номер". Об этом говорит хотя бы тот факт, что в бою нами было потеряно знамя батальона Ревельского пехотного полка. Того самого, который едва спас от разгрома майор Жиркевич. Знамя во время атаки захватили два драгуна 1–го Западно–Прусского полка. И только в 1838 году этот утерянный батальонный стяг был обменян на прусское знамя 24–го мушкетерского полка, взятое русскими войсками еще в 1757 году — во время Семилетней войны.
— Как это сражение повлияло на общую ситуацию под Ригой?
— Русские отступили, потери были большими, что и неудивительно при том раскладе, который был накануне боя. И в Риге на какое–то время несколько приуныли. Сожжение рижских пригородов — это прямое следствие сражения при Гросс–Экау, где не удалось остановить неприятеля. Но ведь его и при Бородино не удалось остановить — при куда лучшем соотношении сил! И самое интересное, что пруссаки тоже были не в восторге от результатов боя. Русские показали зубы при Гросс–Экау, и вместо тесной блокады Риги прусская дивизия предпочла расположиться на значительном удалении от нее. Так город избежал осады.
— Какие–то памятники, посвященные сражению, сохранились?
— В память о бое в стене церкви у колокольни и алтаря были замурованы ядра, на которых написано: "7 июля 1812 г.". Еще одно ядро было замуровано в стене корчмы. Но корчма не сохранилась, а церковь сильно пострадала в ходе двух мировых войн. Так что от ядер не осталось и следа.
50 убитых в сражении были погребены у пастората. В 1862 году жена пастора Кюна посадила на этой могиле дуб. Вот этот дуб растет и в наши дни — напротив дома № 26 по улице Эдварта Вирзас. По преданию, переходящему из одного путеводителя в другой, в этом месте был ранен брат знаменитого полководца Барклая–де–Толли — Иван Богданович, полковник Инженерного корпуса. А в церковных книгах упоминается о смерти русского подполковника Багратиона, убитого под Гросс–Экау. Каково совпадение: пока генералы Барклай и Багратион решали вопросы "большой стратегии" под Смоленском, то ссорясь, то снова мирясь, их родственники в полковничьих эполетах проливали кровь плечом к плечу в одном бою.
Остальные могилы погибших воинов постепенно сравнялись с землей. В наши дни ни одно из захоронений уже не обозначено никакими специальным знаками.
Но остается простая человеческая память. И я надеюсь, что эта небольшая книга поможет нам сохранить в нашей памяти перипетии тех событий и имена героев, которые сражались на этой земле 200 лет назад.
— Спасибо за беседу.
[/quote]